II
Автограф Репина весьма своеобразен. По-видимому, это не что иное, как план-конспект ненаписанной статьи, которая должна была дать всестороннюю характеристику Льва Толстого.
Набросок несомненно был написан уже после смерти Толстого. Это видно прежде всего из того, что о Толстом везде говорится только в прошедшем времени; кроме того, Репин употребляет выражение: “великая тень праведника”, уместное только в применении к мертвому. Вероятнее всего, набросок был написан в 1914 г., вскоре после начала первой мировой войны. К этому предположению приводит горячая тирада Репина о “потере всякой совести всей Германией, отуманенной своим сумасшедшим повелителем”. Страстность тона этой тирады наводит на мысль, что она была написана в начале первой мировой войны.
Все содержание плана очень характерно для отношения Репина к Толстому, а стиль этого отрывка характерен для Репина, как писателя. План очень невыдержан, в нем вполне сказалась кипучая, “хаотическая” натура Репина.
Как художник, Репин начинает с перечисления главнейших черт “внешнего характера” Толстого. Он внимательно всматривается в каждую замеченную им особенность физического облика писателя, стремясь отыскать в ней отражение его духовной личности. Он отмечает выпуклости на его черепе — на лбу, темени и затылке, считая их, вслед за френологами, признаками чувства обожания, высшего разума и страстности натуры; описывает надбровные дуги Толстого, его уши, рот, подбородок, сравнивая при этом Толстого с другими русскими писателями: Герценом, Тургеневым, Гаршиным и др. Уже в процессе работы Репин в самое начало наброска делает вставку, дающую общую характеристику физического облика Толстого в его представлении. По словам Репина, “вырубленный задорно топором” Толстой был сложен “так интересно, что после его, на первый взгляд, грубых, простых черт все другие покажутся скучны”. Во всей огромной мемуарной литературе, посвященной Толстому, не найдется ничего подобного этому яркому описанию его наружности, сделанному Репиным.
Как бы в виде вступления к дальнейшему, Репин говорит, что Толстой, “колоссальный, неисчерпаемый сюжет, благодарный по богатству”. Можно думать, что в этих словах Репин разумел не только сюжет картины, но и сюжет литературного произведения.
В сильных и прочувствованных выражениях говорит Репин об изумительной проницательности Толстого, который при этом старался “скрыть эту свою способность проникновения”, так как это была “самая деликатнейшая натура”. Эту необычайную деликатность Толстого Репин объясняет его выдержкой, так как “от природы он был полон страстей и нетерпимости”.
Толстой, по словам Репина, “всегда стремился к суровому образу жизни”. Эту мысль Репин иллюстрирует примерами: как Толстой потный бросался в холодную воду и не вытирался после купанья (Репин наблюдал это в бытность свою в Ясной Поляне в июле 1891 г.), как он делал продолжительные прогулки верхом, забираясь без дороги в лесную глушь (Репин сопровождал его в двух таких прогулках в 1907 г.). Толстой “геройски покорял себя труду” (чему Репин сам был свидетелем дважды: он видел Толстого и на пахоте — в 1887 г. и на косьбе — в 1891 г.). Физический труд и пребывание на свежем воздухе благотворно, по мнению Репина, отражались на организме Толстого. “От этих быстрых, во всякую погоду, движений, — пишет Репин, — цвет лица и рук его был пропитан воздухом и горячей кровью; глаза глядели зорко, и губы сжимались крепко и весело от торжества над преодолением опасностей. Это дает выражение силы деятельной, действенной”.
Этим живым наблюдением заканчивается набросок.
Нельзя не пожалеть, что Репину не удалось осуществить свой оригинальный и интересный замысел. Если бы этот замысел был выполнен со всей той широтой и глубиной, с которой он был задуман, и с тем благородством тона, с каким написан план, то мы имели бы, кроме тех замечательных портретов Толстого, которые Репин-художник нарисовал кистью, еще не менее замечательный портрет, созданный пером даровитого писателя Репина.
В бумагах Репина сохранился также относящийся к данному наброску листок, на котором его рукою написана краткая программа описания физического облика Толстого, состоящая из шести пунктов. Публикуемый набросок является в некоторой степени выполнением этой программы, которую мы печатаем вслед за основным текстом.
Дать точный ответ на вопрос, для чего Репин предназначал конспект — мы пока не в состоянии. Как вспоминает К. И. Чуковский, Репин в 1914 г. выступал перед петербургскими художниками с докладом о Толстом — “Воспоминания портретиста”. Весьма возможно, что публикуемый конспект и является планом этого доклада.
Репину вообще очень мало пришлось выступать в печати о Толстом. Упоминания Репина о Толстом в его статьях “Письма об искусстве” (1893) и “Н. Н. Ге и наши претензии к искусству” (1894) были кратки. Его статья, написанная к 80-летию Толстого (1908), была запрещена цензурой. В этой статье [Отрывок из нее был напечатан в книге: И. Бродский и Ш. Meламуд. Репин в Пенатах. М., изд. “Искусство”, 1940, стр. 59.] Репин со всей пылкостью своей натуры протестует против кошмара тех годов — смертной казни. Он и начинает свою статью с утверждения о том, что для Толстого в день его юбилея “самым большим торжеством” было бы “услышать издание закона об отмене смертной казни”. Общественно-политический строй России того времени Репин характеризует словами: “Водворилось самопожирающее царство тьмы, величается черное торжество самодовлеющего невежества, фарисейства, лжи и явной преступности”.
Репин вспоминает далее только что написанную тогда Толстым и прогремевшую на весь мир статью “Не могу молчать”: “Мог ли терпеть все это убеленный временем и удрученный царящим безобразием философ?!! Он понес и свою царственную голову в жертву осатанелому, бессмысленному зверю”. “Что может быть омерзительней власти без разума! — восклицает Репин. — Торжествующего чванства, варварства и мрака!! Эта власть своей бессмысленной злобой до такой степени опаскудила всю жизнь, что она никому уж не нужна, кроме палачей...”
Как сказано, Репину не удалось напечатать эту статью. Но в петербургской газете “Слово” 10 июня 1908 г. появилось его “Письмо в редакцию”, из которого видно, какое сильное впечатление произвела на него статья Толстого. В этом письме Репин писал: “Лев Толстой в своей статье о смертной казни высказал то, что у всех нас, русских, накипело на душе и что мы по малодушию или неумению не высказали до сих пор. Прав Лев Толстой — лучше петля или тюрьма, нежели продолжать безмолвно ежедневно узнавать об ужасных казнях, позорящих нашу родину, и этим молчанием как бы сочувствовать им. Миллионы, десяток миллионов людей, несомненно, подпишутся теперь под письмом нашего великого гения, и каждая подпись выразит собою как бы вопль измученной души. Прошу редакцию присоединить мое имя к этому списку”.
Так горячо воспринял Репин гневный протест Льва Толстого против ужасов тогдашней русской жизни.
Репина после смерти Толстого очень занимал вопрос о создании ему достойного памятника. Этой теме он посвятил в № 1 журнала “Жизнь для всех” за 1912 г. статью “Проект памятника Л. Н. Толстому”. В статье Репин сообщал различные проекты памятников Толстому, которые предлагались ему разными лицами, и очень одобрял проект, предложенный жителем города Кирсанова Красногорским. По этому проекту памятник Толстому предлагалось воздвигнуть в виде огромного, внутри полого шара, который должен был изображать земной шар; наверху этого шара поместить фигуру льва (сфинкса) с головой Льва Толстого. Снаружи шар должен быть украшен скульптурами и барельефами, а внутри — портретами Толстого и картинами к его произведениям. Горячо поддержанный Репиным, проект этот, однако, сочувствия не встретил, о чем сообщает сам Репин в той же статье, говоря, что на вечере в честь Толстого, данном в дворянском собрании 4 ноября 1911 г., проект “не был оценен и принят публикой по своему исключительному значению”.
Эта неудача не обескуражила Репина. 5 ноября 1916 г. на торжественном собрании в память Толстого, устроенном Литературным фондом и Обществом Толстовского музея, Репин, как писал хранитель Толстовского музея В. И. Срезневский, “в горячей вдохновенной речи высказал мысль о том, что настало время создать памятник Толстому”. [В. С[резневский]. Памятник Толстому. — “Толстой. Памятники творчества и жизни”, в. I. П., изд. “Огни”, 1917, cтр. 217.]
Это было последнее публичное выступление Репина о Толстом, завершавшее все то, что великий художник в продолжение нескольких десятилетий говорил и писал о величайшем русском и мировом писателе, с которым его связывали узы горячей любви и глубочайшего уважения.
Н. Гусев
[ПЛАН НЕНАПИСАННОЙ СТАТЬИ О Л. Н. ТОЛСТОМ]
Вырубленный задорно топором, он моделирован так интересно, что после его, на первый взгляд грубых простых черт, все другие покажутся скучны.
Превосходный образец для френологии:
Выпуклости на черепе. Особенно возвышения: 1-е на лбу, темени и затылке: обожание, признак религиозности; 2-е на лбу: высший разум; 3-е затылок: страсти.
Надбровные дуги и т. д. Гаршин. Большие низко поставленные уши (Тургенев, Герцен, Стасов, Менделеев). Культура: языки, способность учиться — прогрессировать; математика — Гете.
Необыкновенно привлекательны и аристократически благородны были его губы. Широкий рот очерчивался смело, энергич[но], углы тонко извивались, прячась под львиными усами. Средина губ так плотно и красиво сжималась, хотя и мягко: их хотелось расцеловать.
Очертание всего рта было классически прекрасно. Выдающийся подбородок — Запад. Энергия воли, физическая сила и чисто скифская беспощадность ко всему отжившему культу.
“Не молчать перед правдой царицею”. [Видоизмененная цитата из поэмы Некрасова “Рыцарь на час”: “Не робеть перед правдой царицею научила ты музу мою”.] Выражение победы духа над страстями. Сократ. Но этот идеалист, не от мира сего, вдруг мог бы вооружиться всеми средствами прокурора — судьи — до страха.
Паника преступных воров перед кротко и просто гуляющим собственником.
Л. Н. ТОЛСТОЙ
Внешний характер. Физиогномика; пластика (что доступно живописцу). Кости, мускулы, тело, волосы. Одежда.
Великая тень праведника: колоссальный, неисчерпаемый сюжет. Благодарный по богатству.
Не раз он вызволял меня своими дарами.
Контрасты:
Скиф. Длинноголовый.
Зевс Олимпа. “Черными Зевс помавает бровями; рек и потряс”...
Бурные страсти жизни: игрока, косаря. Кротость ангела. Предрассудок ученых о Л. Т., будто бы он был мало образован и не уважал науку (ограниченность в глазах ограниченных). Толстой был храбр — кровь варвара.
Утонченный аристократ.
Рабочий мужик — раб труда. Альтруистические стремления до святости — аскетизм. Проницательность правителя — тирана.
Было в нем скифское презрение ко всем внешним культурным приспособлениям жизни. Напр[имер], я не переставал удивляться: как было не сделать Толстым прекрасного шоссе к станции Козловка-Засека — всего около трех верст! И это не прихоть моя: в самый, незначительный даже, дождь дорога к Ясной Поляне, по рыжей глине, была невозможна для прохода и проезда; телегу, даже пустую, едва можно было вытащить весною и осенью; а калоши надо было в руках нести, или крепко привязывать к сапогам. И это в вековом богатейшем имении!!!
Мне всегда казалось, когда я смотрел ему в глаза, что он знает все, что я думаю, и при этом старается скрыть эту свою способность проникновения. Да, это была самая деликатнейшая натура. Как он себя держал! Ибо, от природы,был полон страсти и нетерпимости. Также цвет толстой кожи — терракоты — прозрачность аристократической кожи, белизна, синеватые жилки, все эти признаки чистого аристократизма отсутствовали.
Внешние манеры военного, даже артиллериста (когда он умывался).
Склад его тела: кости — отростки мыщелков — прикрепление сухожилий: рабочие руки большие несмотря на длинные пальцы были “моторными” с необыкновенно развитыми суставами — признак мужицкий: у аристократов в суставах руки пальцы тоньше фаланг.
Обожание народа. Влияние Сютаева. Самое уважаемое им — святое существо был: пахарь плуг.
Обязан пахать: группа цветков полевых — “вот ваше искусство”.
Символическая широкая борода — власть земли.
Простота средств Чехова (“Мужики”).
Насмешка над сложными приспособлениями производства. Искусство!!! Искусство только как выражение высших сторон духа (взгляд государства, служебное, полезное).
Естественная забота всякого среднего человека быть прилично одетым [неразбор.] большой выбор всех вкусов — до самой последней моды, до шика. Л. Н. одевался бедно, небрежно, с каким-то нескрываемым презрением к своей великой особе. Летом, напр[имер], его белая фуражишка была заношена до порыжелости от пыли, дождей и пота. Блуза рабочая имела такой же оттенок весьма задержанной вещи, не говоря о посконной рубахе пахаря — черная и мокрая. И таким образом, особенно с некоторого расстояния, он производил впечатление бедняка до жалости. Но все это вдруг преображалось, когда вы приближались к его лицу, когда вы с невольным подобострастием глядели в его глаза: перед вами стоял олимпиец, готовый сейчас же потрясть одним словом весь Олимп многохолмный.
В последнее время, особенно с игривых легких слов талантливого этого Юлиана II в философии морали, Ницше, идея сверхчеловека, т. е. совершенно разнузданной индивидуальности, на почве пессимизма и беспринципности, воспитывает людскую совесть в коротком девизе: “не пойман не вор”. А воровство в больших размерах окрещено даже благородным словом экспроприация и считается геройским подвигом. И Вильгельм II, яркий выразитель последней морали, даже считает себя избранником самого бога, будто бы весь мир бог отдал ему в пользу возлюбленного им сверхчеловека Кайзера.
Противоречия по принципу. Страстный художник и как гениальный талант — любящий всего более в жизни искусство, он беспощадно с презрением отрицает самые лучшие создания своего гения.
Война и мир.
Анна Каренина
Покаяние.
Допустимо только в простом чертеже.
Ирония над всеми огромными холстами и специальными мастерскими. “Мужики” Чехова. Примитив. Простота средств. [Репин считал повесть Чехова “Мужики” композиционно несовершенной.]
Всю жизнь свою, весь гений художника, все, все ставил Л. Н. только на пользу и во власть над людьми высшей добродетели. Только служение святому духу считал он делом первой и последней обязанности жизни всякого человека. Он даже не допускал в самой мрачной мечте возможность вдруг потери всякой совести — всей Германии, отуманенной своим сумасшедшим повелителем. А чтоб наконец открыто провозгласить — грабеж и убийство высшей добродетелью человечества, конечно — сумасшествие.
Нет, Л. Н. всем пожертвовал, от всего отрекся лично во благо человечества. И потому олимпийское его величие совершенно уничтожалось христианским смирением. Христос — как агнец мира был его идеалом.
С годами образовалась перемена и лица и склада всей фигуры. Перемену внешности Л. Н. можно разделить на несколько периодов — на пять.
Портрет молодого офицера эпохи Крымской войны и “Казаков”.
1-й — молодой офицер с рыжеватыми волосами, самолюбивый, эгоистичный, очень замкнутый в себе сверхчеловек — страстный художник, некрасивый, игрок и чуть не бретер. Мечтатель, идеалист. Работа над собою — самообразование, независимость взгляда на все.
Портрет Крамского.
2-й — семейный помещик, образцовый хозяин, охотник; требовательный к внешности щеголь — красивый и сильный мужчина. Общественный деятель: воспитатель, народник, изучающий жизнь на всех ступенях с определенными задачами. Универсальное занятие науками.
Крамской — граф, помещик.
3-й — первоклассный писатель, носитель большой славы, огромного поклонения. Дружба с самыми выдающимися собратами по перу и высокопоставленными особами (сверхпервенство).
с прибавлением седины проповедник в черной блузе — мой.
Чувство огромного влияния на Россию своими произведениями подняло его активность и вселило веру в возможность перевернуть жизнь к лучшему.
Борец
Портрет в черной блузе проповедника.
Рис. мною.
4-й. Косность жизни, неодолимые противодействия рутины наносят ему незабываемые огорчения. Обессиленный в своей титанической борьбе с маразмом, он прибегает к покаянию и молитве.
Портрет писан мною: на молитве, — босой, и последний — по ту сторону жизни: посланник бога.
5-й. Период покаяния. Евангелист Сютаев — Евангелие. Моралисты, апостолы: Лаодзе, Будда. “Круг чтения”. Жертва всем богу. Отрицание всего земного. “Круг чтения”.
Л. Н. всегда стремился к суровому образу жизни.
На купаньи: после быстрой 2-верстной ходьбы, совсем потный, наскоро сбросив свой простой убор, он бросается в холодную ключевую запруду речки в Ясной Поляне. Одевался не вытираясь, так как капельки воды держат кислород — тело дышит порами. Я уверовал с успехом — экономия времени и приятное ощущение.
Перед обедом он делал непременно прогулку верхом (пешком — утром до чаю). С первых же шагов лошади Л. Н. сворачивал в какую-нибудь лесную пропасть: заросший овраг и пробираясь сквозь ветви дерев, перескакивая через трясины, он выезжал в совсем неведомый, без всякой дороги, участок, и сделав таким образом верст 30, возвращался домой.
Во всех этих отдыхах от своих философских трудов, он искал физических трудностей и любил преодолевать их; так он пахал, так он косил, так он складывал крестьянам печи (труд тяжелый: глина, сырость, жесткий кирпич) — все это он любил и геройски покорял себя труду — до святости индийского праведника.
Разумеется, такие упражнения развивали его тело и силу мускулов: сухожилия его сильно тянули все сростки костей, и это расширяло кости и делало все головки и ости костей очень выступающими. У истинных господ мыщелки бывают тоньше самого тела костей. По этим местам узнается порода аристократов.
От этих быстрых, во всякую погоду, движений цвет лица и рук его был пропитан воздухом и горячей кровью; глаза глядели зорко, и губы сжимались крепко и весело от торжества над преодолением опасностей. Это дает выражение силы деятельной, действенной.
Самый последний образ его был образ святого (праведника Индии) — это обыденное явление у буддистов. Начало — йоги, к концу — скромный праведник: общий слуга.
1. общая топором.
2. Кости.
3. Мускулы.
4. Отростки костей и кривизны.
5. Цвет тела. Работа (на воздухе). Прогулка верхом. Купанье (без вытирания).
6. Голова. Общий тип. Френология черепа. Выпуклости: лоб — разум, темя — обожание, затылок — страсти (черты Горького).
Подбородок. Губы — брови — вещие. Борода — вл[асть] земли. Уши — больш[ие], высоко поставленные.
1 | 2
 И. Е. Репин в мастерской перед картиной «Черноморская вольница». Фотография 1906 г. |  Мастерская И. Е. Репина. Скульптурные эскизы фигур запорожцев. Фотография 1975 г. |  Автограф А. П. Чехова на первом листе пьесы «Чайка» (из библиотеки И. Е. Репина). |