С.Л. ТОЛСТОЙ

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О РЕПИНЕ
 

Я не раз встречал Илью Ефимовича Репина в нашем доме в Москве и в Ясной Поляне. В первый раз я видел его в 1884 г. в нашем Хамовническом доме. Он производил впечатление молодого человека, хотя ему было уже 40 лет; его лицо было без морщин; он был хорошо сложен, скорее худ, чем полон, носил бородку клином, густые волосы его были не так длинны, как у некоторых художников. Одет он был опрятно, без претензий; на его лице часто появлялась добродушная, несколько хитрая улыбка.

Репин прожил тогда в Ясной Поляне одну неделю. В то время отец делал всю мужицкую работу для вдовы Анисьи Копыловой — косьбу, пахоту и пр. Репин пошел на поле за деревню, где отец пахал, и там его зарисовал. Для этого ему приходилось перебегать с одного конца поля на другой. Из этой зарисовки возникла известная картина и хромолитография “Толстой на пашне”. В этой картине есть недостаток, на который обратил внимание сам Лев Николаевич: не нарисованы вожжи.

В конце 80-х годов Репин, под влиянием моего отца, сделал несколько рисунков к его текстам для издательства “Посредник”: “Чем люди живы”, “Два брата и золото”, “Вражье лепко, а божье крепко”, “Как чертенок краюшку выкупал”, и иллюстрации к “Смерти Ивана Ильича” и “Власти тьмы”.

В 1891 г. Репин прожил в Ясной Поляне с 29 июня по 16 июля. Он за это время написал: “Толстой за работой”, “Толстой в саду”, “Толстой в лесу” (босой), и сделал бюст Толстого.

Тогда же он сделал карандашный рисунок “Софья Андреевна с младшими детьми” (Сашей и Ванечкой).

Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что изображения Толстого в 1891 г. менее удачны, чем прежние портреты Репина. По-видимому, на него несколько повлияли новые течения в живописи, и он стал дополнять действительность своим воображением. Таким воображаемым Толстым он изобразил Толстого на молитве; эта картина написана в 1901 г. по этюду, сделанному им в 1891 г. В ней Толстой изображен босым, с каким-то не свойственным ему страдальческим выражением лица. Отец был недоволен тем, что Репин изобразил его босым. Он редко ходил босиком и говорил: “Кажется, Репин никогда не видал меня босиком. Недостает только, чтобы меня изобразили без панталон”. [Отец, вероятно, забыл, что Репин видел его босым. В своих мемуарах “Далекое близкое” Репин рассказывает, что когда он ходил с Львом Николаевичем купаться, то по дороге в купальню Толстой снимал свои старые, своей работы, туфли, засовывал их за ременный пояс и шел босиком.]

Слова отца о том, что его изобразят без панталон, оказались пророчеством. В 1903 г. была выставлена аллегорическая картина художника Н. Бунина, изображавшая Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, М. Горького и самого И. Е. Репина в виде рыбаков. Эти рыбаки, в одних рубашках, — разумеется, без панталон, — с голыми ногами тащили невод, полный рыбы. [При открытии выставки журналист Любошиц нацарапал ножом на полотне этой картины слово “мерзость”. Картина была испорчена, и ему пришлось дорого заплатить за свою надпись.]

В 1892 г. Репин ездил в Данковский уезд, где в то время Лев Николаевич организовал помощь голодающим и открывал для них столовые. Там он написал этюд “Толстой на голоде”, который я не могу назвать удачным.

В 1894 г. отец, после посещения Третьяковской галереи, говорил, что он долго не мог отойти от “Ареста” Репина, что ему очень понравилась картина “На исповеди”, но он отрицательно отнесся к “Ивану Грозному” и “Не ждали” (письмо С. А. Толстой к дочери Татьяне).

В 1909 г. Репин приезжал в Ясную Поляну вместе со своей второй женой Н. Б. Нордман. Отец очень сочувствовал тому, что он и его жена были вегетарианцами. Кажется, в этот свой приезд Репин написал Льва Николаевича вместе с Софьей Андреевной. Моя мать сделала фотографию, в которой она и отец сидели в той же обстановке и в тех же позах, что и на картине Репина. По этой фотографии можно судить о полноте сходства в картине Репина.

После смерти Льва Николаевича Репин написал его изображение в виде старца не от мира сего, поднявшего очи горе и на фоне розовых цветов. Я считаю, что эта картина основана на ложной концепции. Отец не был человеком “не от мира сего”. Ничто земное никогда не было ему чуждо. Вспоминаю, как он, будучи уже глубоким стариком, однажды сказал: “Вы думаете, что нам, старикам, уже ничего не хочется? Хочется так же, как молодым. Я чувствую в себе возможность всяческих пороков. Но мы, старые люди, лучше владеем собой. Моисей (не думайте, что я сравниваю себя с ним) говорил, что всякие пороки гнездятся в нем, но он сильнее их”.

Скажу несколько слов о взаимных отношениях отца и Репина. Отец любовался талантом Репина, его техникой, его широкими смелыми мазками и высоко ценил некоторые его картины. Однако его оценка относилась не столько к художественности картин, сколько к их сюжетам. Я помню, что он хвалил “Бурлаков”, “Проводы новобранцев”, “Исповедь”, “Арест”, “Дуэль”, портреты, но он говорил, что Репин не религиозный человек, что у него нет твердых убеждений, что он не знает, что писать, и не знает, что хочет выразить своими картинами. Таковы его картины “Святой Николай”, “Иди за мной, сатано” (Искушение), “Запорожцы”, “Какой простор” и др. Выше я упомянул об отношении Л. Н. к картинам “Иван Грозный” и “Не ждали”. Свое отношение к “Крестному ходу” он выразил в следующих словах, которые я выписываю из его статьи о Мопассане (1894 г.): “Помню, знаменитый художник живописи показывал мне свою картину, изображавшую религиозную процессию. Все было превосходно написано, но не было видно никакого отношения художника к своему предмету.

— Что же, вы считаете, что эти обряды хороши и их нужно совершать? Или они не нужны? — спросил я художника.

Художник с некоторой снисходительностью к моей наивности сказал мне, что не знает этого и не считает нужным знать. Его дело — изображать жизнь.

— Но вы любите ли по крайней мере это?

— Не могу сказать.

— Что же, вы ненавидите эти обряды?

— Ни то, ни другое, — с улыбкой сострадания к моей глупости отвечал современный высококультурный художник, изображавший жизнь, не понимая ее смысла и не любя и не ненавидя ее явлений.

Так же, к сожалению, думал и Мопассан”.