Перенимая мастерство у мастера
РЕПИН И ЕГО УЧЕНИКИ В РАБОТЕ НАД КОЛЛЕКТИВНОЙ КАРТИНОЙ
В период с 1894 по 1904 г. я был тесно связан с И. Е. Репиным, работая под его руководством; тогда же я сблизился с его семьей. Позднее, вплоть до 1917 г., мне приходилось часто бывать в Пенатах, его усадьбе в Финляндии.
В 1893 г. я приехал в Петербург из уездного города Спасска, Казанской губ., и сразу был ошеломлен шумной столицей и преисполнен радости, которую испытал при виде множества памятников любимого мною искусства. Уже на второй день я был в Эpмитaжe и там познакомился с юношами, копирующими картины. Между ними я повстречал Константина Вещилова, с которым быстро подружился. Вещилов и его товарищи по Эрмитажу с увлечением говорили о предстоящих экзаменах в Академии и о том, что им и мне необходимо попытать счастье.
Я купил ящик, набор красок и кистей, подал прошение в Академию художеств и стал держать испытания. Это было в 1894 г.
К нам, экзаменующимся в Тициановском зале, не раз приходил профессор Репин. Помню, с каким восторгом, с каким благоговением я смотрел на него, не пропускал ни одного слова, ни одного жеста и при виде его испытывал неописуемое счастье.
В перерывах я ходил смотреть, как работают более опытные товарищи, и мне становилось ясно, что моя работа худшая из всех; правда, была там и еще одна плохо исполненная работа. Товарищем по несчастью был сын Репина, Юрий; он так же, как и я, пошел держать экзамен без всякой подготовки. С ним мы очень сдружились.
Все не выдержавшие экзамен, огорченные, с растерянным видом ходили по длинным коридорам Академии. Положение у нас было безвыходное: не имея средств и мастерской для работы, мы обречены были навсегда оставить Академию. У кого-то из нас, не помню, явилась мысль пойти к Репину и просить его помочь нам. Илья Ефимович принял нас сердечно и обещал дать ответ на следующий день. Ответ его был положительный: ученица Репина, кн. Тенишева, уезжает к себе в имение и свою мастерскую отдает нам, а руководство этой мастерской он берет на себя. Нет слов описать наш восторг, — мы на радостях готовы были целовать друг друга.
Вскоре после открытия мастерской я был выбран в старосты — посредником между учениками и профессором. С этого момента моей жизни начинается сближение не только с Ильей Ефимовичем, но и с его семьей, где скоро я был своим человеком и где не раз проводил праздничные дни.
Тенишевскую мастерскую Илья Ефимович любил больше академической. Он часто устраивал там вечера-беседы, много говорил нам о своих творческих планах, делился впечатлениями, вспоминал заграничных мастеров-художников, среди которых особенно выделял, как рисовальщика, Фортуни, достигшего совершенства в рисунке без академии, работавшего в мастерской, помещавшейся в бывшем кабачке. На этих беседах много говорилось о текущих выставках, подробно рассматривались и обсуждались новые работы художников. Между прочим, Репин обращал наше внимание на успехи В. А. Серова в портретах.
Илья Ефимович не раз водил нас по Эрмитажу, показывая своих любимцев, к числу которых принадлежал Рембрандт.
Если на вечерах мы устраивали шарады и игры, Репин принимал в них живое участие, поражая нас своим остроумием и находчивостью.
Через четыре года после основания Тенишевской мастерской в 1898 г. по совету Ильи Ефимовича я держал экзамен в Академию и выдержал легко. По окончании общих классов Академии я перешел в мастерскую Репина, где также, по-видимому, по традиции, был старостой. Из этого времени приведу два случая, тесно связавших меня с Ильей Ефимовичем. Первый — это решение Репина написать коллективно со своими бывшими и настоящими учениками картину-портрет “Установка модели в академической мастерской”. Организация этого предприятия поручена была мне. Установив вместе с Ильей Ефимовичем размер картины, мы очень скоро приступили к работе. Эскиз композиции был сделан Б. Кустодиевым, с поправками Репина. Кустодиев написал в картине следующих лиц: Богословского, Малишевскую, Малявина, Епифанову, Беклемишеву и Мурашко. Натурщицу писал Кустодиев и Хейлик. Илью Ефимовича написал Мурашко, он же написал Витберг. Хейлик написал Кустодиева, Хейлика — Титов, Вещилова — Бучкури, меня — Богословский, я — Любицкого и т. д. Картина эта создавалась с большим подъемом и с большим увлечением. Когда работал Илья Ефимович, мы все окружали учителя и поражались его мастерству.
Судьба этой картины следующая: в 1922 году я нашел ее на чердаке Академии художеств свернутой, отчасти измятой; очень легко получил разрешение от администрации Академии перевезти ее в Общество Куинджи, где было много учеников Репина. Позже Э. Э. Эссен, тогдашний ректор, которому было поручено восстановить Академию, взял картину обратно из Общества. При расформировании музеев Академии ректором Масловым картина была передана в Русский музей, в хранилищах которого находится и сейчас. [В 1944 г. картина возвращена Русским музеем в Академию художеств, в ее восстанавливаемый музей. Размер картины — 155х213 см.]
Второй случай, относящийся к периоду моего пребывания в академической мастерской Ильи Ефимовича, это 10-летний юбилей профессорской деятельности Репина в Академии художеств. В 1903 г. летом Илья Ефимович переписывался и договорился со мной, как и что сделать для его юбилея. Он пришел тогда к убеждению, что самое лучшее для оценки его педагогической деятельности, это выставка работ его бывших и настоящих учеников. Организацию выставки он поручил мне. Привлечь моих товарищей по мастерской к этому делу было легко. Но когда я обратился с предложением участвовать на юбилейной выставке к бывшим ученикам Репина, я не встретил у них, к моему горькому разочарованию, единодушного согласия. Некоторые, вроде Малявина и Сомова, были настроены прямо враждебно к этой затее. Шмаров, хотя и дал работы, но оглядывался, как отнесутся другие товарищи. Кустодиев, который особенно был отмечен Ильей Ефимовичем (он пригласил его помогать в работе над картиной “Государственный Совет”), не дал, по моему мнению, лучших своих вещей. Так же приблизительно отнеслись и другие из бывших его воспитанников; ясно стало, что одними силами учеников мастерской, еще не окрепших художников, юбилейную выставку не устроишь, да она и не будет соответствовать назначению.
На Репина это произвело сильное впечатление, и он был очень огорчен.
Раздумывая об этой неудаче, я пришел к выводу, который, думаю, не будет ошибочным. Репин был натурой чрезвычайно увлекающейся, зависящей от настроений минуты; часто, совершенно искренне и не замечая, он менял свои мысли и увлечения, высказывал свои мнения, не задумываясь, часто был слишком непосредственен и мог говорить неприятные для своего собеседника вещи. С другой стороны, его слушатели-художники, в большинстве случаев самолюбивые, иногда тщеславные, часто воспринимали сказанное Ильей Ефимовичем без задней мысли болезненно, как личную обиду.
После работы я часто бывал у Репина по делам академической мастерской. Он показывал мне свои последние работы, делился мыслями, просил высказать свое мнение.
Помню, с каким увлечением он рассказывал однажды, как около берега моря, позабыв страх, две молодые фигуры, обдаваемые грозным прибоем, перепрыгивали с льдины на льдину. Под жизнерадостный смех этих двух существ, полных жизни, задора и вызова, родилась у него идея картины “Какой простор”.
Илья Ефимович имел твердый обычай нигде по вечерам не засиживаться; скорее спешил на отдых, чтобы утром со свежими силами приняться за любимую работу. Для большей продуктивности, чтобы утром сразу же начинать работать, он при своей мастерской, наверху, под крышей, имел спальню в три метра величиной, где ночевал зимой в меховом мешке, при открытом окне, а утром часто покрывался снегом, как на дальнем севере.
Отношение Репина к ученикам было сердечным, почти родительским. Одного моего товарища, Н. Борисова, не имевшего средств к существованию, Илья Ефимович перевел на свое иждивение, к себе на квартиру.
И вот теперь, вспоминая только немногое из жизни этого великого художника, я не могу не сказать, что И. Е. Репин может служить для подрастающего поколения примером огромной настойчивости, трудолюбия и неизмеримой любви к искусству.
 У рояля (Репин И.Е.) |  И.Я.Гинцбург (Репин И.Е.) |  Мастерская И. Е. Репина. Доспехи римского воина. Фотография 1975 г. |